Коробка лежала в бане, возле печки, но бабушка, как назло, повадилась там стирать какие-то вещи.
А это надолго.
«Вот блин! Надо было раньше!», — сказал я себе и убежал в дом. В котельную. Может там чего-нибудь такого отыскать получится.
Бабушка говорила, что спички мне нельзя. Что я маленький, и всё такое.
Маленький, блин…
Если что, мне уже целых 7 лет! И вообще! Я в школу недавно пошёл. Читать умею. Ну и что, что по слогам. Зато выразительно! Учительница так сказала… А учительницы не врут!
И вообще, неблагодарное это дело — читать. Чесслово! Кто вообще это придумал?!
То ли дело где-нибудь чего-нибудь поделать. Вот хотя бы на свалке поковыряться. Ну… конечно не там, где воняет хуже чем у бабушки в свинарнике. А там где всякую всячину интересную не продуктовую выкидывают.
Недалеко от бабушкиного дома как раз была такая. Чего только не было тама. Железки всякие прикольные, деревяшки и вообще, я даже как-то целую кровать там нашёл. Железную такую, скрипела, правда. Прыгалось на ней классно. А потома как лёг, значит, лежу и в небо гляжу, облака… солнышко… отдышаться не могу и хорошо так… чесслово!
Так то меня ещё шибко аккумуляторы интересовали. От машин. Тяжёлые такие, как папина гиря. Ага. В них свинец пластами находится. Вытащишь его, расплавишь на костре то, и отливаешь всякие фигурки. Какие хошь. Обалдеть прям. Только аккуратно надо, чтобы жидкость, которая там, на руки особо не попадала. И пластины эти, чтобы очистить, помучится приходится. Но это ничего…
А то читать…
Или на велике куда-нибудь сгонять, в какое-нибудь место, где не ступала нога моя…
Да что говорить! Столько интересного можно найти вокруг, один только пруд чего стоит!
Вот мне интересно, кто эти книги вообще пишет то? Им что, больше заняться нечем что ли!? Папа у меня на заводе работает, корабли строит. Мама тоже, каюты в этих кораблях красит. Ох и вредная эта работа, скажу я вам. В каюте то особо вентиляции нет, а краски то дюже едкие. Страх просто. Мама так говорила. Ага.
Да и бабушка, например. Вот уж кому писать то надо! Чего только она не повидала! Мильён книг можно написать, а может и больше! Чессслово! Но она ведь не пишет? Вооот… А всё почему? А потому что есть дела поважнее и куда интереснее, чем сидеть то, писать там что-то.
Вы как хотите, а я вот как рассудил – книги пишут наверно какие-нибудь нездоровые люди. Ну которые больше делать ничего не могут. А здоровые делом занимаются. Вот.
А то маленький… Какой же я маленький?
Я ещё яишницу умею готовить, чтобы желтки целёхоньки оставались, как папа любит. Ага. Так то это не сложно. Газ зажёг, сковородку поставил, масла налил, растительного только, а то сливочное шипит, стреляется больно и пенится. А вот когда яйцо разбивать, вот тута поаккуратнее. Не сильно бить надо. Шоб желток целым остался. А потом раз и всё. И солью сверху. Только немного. Лучше меньше, чем больше. Потом можно подсолить, если что. А если пересолишь… считай что без еды остался.
Вот…
Да много чего ещё умею! Всего и не перечесть!
Ну и что, что на физкультуре я стою последним! Мне что теперь, помирать что ли из-за этого?!
Зато подтягиваюсь больше всех. Почти. И Лешке дылде, который ко всем лезет по башке портфелем дал за то, что он меня толкнул. Козёл.
Правда, потом родителей в школу вызывали. Испугался я шибко. Думал папка ремнём лупить будет. А он нет… Посмотрел на меня только каким-то непонятным взглядом. Мне даже как-то хорошее стало.
Так что я не маленький совсем!
Иногда прям такое зло на этих взрослых берёт! Ей богу!
Народ этот, по правде сказать, вообще странный. Издёргают, значит щеки то, измажут слюнями, типа любят, а потом запрещают всё подряд.
Сюда не ходи, здесь не трогай, это пока не ешь!
И расписание это… А если я не хочу есть в 13:00?! Мне что, давиться?
Для здоровья…
Вот не пойму, почему я должон есть тогда, когда хотят взрослые? Да и не вкусно это, когда заставляешь себя. Ей богу!
То ли дело, когда голодный с гулянки забежишь в дом, достанешь из холодильника пирамидку молока, если нет домашнего, возьмёшь пряник или чего-нибудь такого… Ммм… Не знаю как вам, а мне уж больно вкусно в такие моменты бывает. И вообще, я конечно, не врач, но чувствую всей душой (бабушка говорила, что мы душой чувствуем), что от такой еды здоровья у меня куда больше становится, чем от какого — то там супа или каши. Да хоть даже гречневой. Чесслово!
Или чай с булкой, маслом и песочком. Ммм… Да это же просто праздник живота! Только главное, шоб масло было обязательно вологодским. А у бабушки всегда только такое и было, уж поверьте! А вообще, было бы странно, если бы оно было у неё не вологодским, ведь бабушка то у меня в Вологде живёт. И это, забыл совсем, когда булку то с маслом посыпаете, песка жалеть не надо. Особенно мне нравится, когда крупинки сахара во рту таят.
Когда вырасту, целыми днями буду есть только булку с маслом и чай, да молоко с пряниками! Вот увидите! И это… мороженого! Много мороженого буду покупать и детям буду другим давать все это. Я слышал, что оказывается не только меня так мучают! Вон, Кольку, например, родители даже посуду заставляют мыть! Гады!
Особенно я ненавидел, когда приходили гости. Вы даже не представляете! Вот прям каждый лезет обниматься и хочет у меня за что-нибудь дернуть. Я им что, кукла что ли!? Кто-то даже усами тычился мне прямо в щёки. Ага. Или шею. Щекотно иногда было до смеха. Они думали, что мне хорошо и весело… Изверги!
Когда я маме всё высказал она мне конечно говорила, что мол это хорошо, что мол этому радоваться надо. Что это меня так любят… и всё такое.
Любят… Не надо мне такой любви! Вон, Генке со второго этажа, отец жвачки турбо из-за моря привозит целыми блоками. Вот это любит!
И никаких слюней с усами!
Вот уйду от них всех и будут плакать потом! Особенно если я где-нибудь от чего-нибудь погибну… А это уж обязательно!
От голода там… А лучше нет, лучше в сражении с каким-нибудь гадом.
И не одним, шоб не так обидно.
А они пусть плачут горькими слезами над моим памятником. Ох и рёву будет наверно! Весь Мурманск затопит скорее всего! Будут знать, как мне всё запрещать.
Я только из-за бабушки не убегаю. Ей богу! Не хочу её расстраивать. Вот она меня на самом деле любит. Даже не кричала на меня никогда, а уж чтобы бить…
И оладушки по утрам может в постель принести даже. Конечно, для этого приходилось изобразить жалобный голос. Но зато как классно не умывшись, прямо в постели есть оладушки с молоком! Вот уж где здоровья прибавляется! Чессслово!
Разве такого от взрослых дождёшься?!
А вообще, если честно, умирать мне всё-таки пока не хотелось. Конечно, было бы интересно посмотреть из рая (мне бабушка говорила, что когда я умру, то обязательно попаду в рай) на то, как они все будут плакать. Ну, а что потом? Когда я насмотрюсь и захочу вернуться? Бабушка говорила, что оттуда ещё пока никто не возвращался…
Поэтому нет, пока наверно я умирать не буду. Поживу немного, а там посмотрим.
Тем более, что я ещё в сопках гору одну нашёл. Крутую, с трамплинами и резкими поворотами. В моём городе Мурманске столько сопок, скажу я вам! И горок каких только нет! И для маленьких и для взрослых. Но я про это потом как-нибудь расскажу. Может быть.
Я наверно вас запутал совсем. Вологда да Мурманск… Да я просто родился и жил в Мурманске, а на всё лето уезжал к бабушке, а она жила в Вологде. Посёлок там ещё есть такой – Куралиты называется. А дом находится на улице Кубинской. Вот и всё.
То, о чём я вам собирался рассказать, как раз было в Вологде. А про что я хотел рассказать то…?
Ах да! Про стог сена!
Да… чудеса конечно.
И ведь главное, в начале две спички потухли. Как будто их кто-то задул, а когда я зажёг сразу пять…
А вообще, тошно, конечно было после этого. По настоящему гадостно… Я даже пытался сжать руками грудь, сильно сильно, как-то растереть, чтобы это ощущение ушло. Я ненавидел себя в тот момент. Но это не помогало. Вспоминать никак не хочется…
А от того, что бабушка меня не била, и даже не кричала… от этого было по особенному тяжко. Ага. Ведь она всё лето этот стог сооружала…
Да не она одна, тётя Наташа ещё, сестра моего папы. И её муж дядя Дима.
Он тоже, кстати, никогда меня не ругал. Даже когда я испортил несколько брёвен, которые он подготовил для строительства бани. Но об этом я тоже в другой раз расскажу может быть.
Так то меня порол только отец…
Ой и порол… И всегда этим красным широченным ремнём. Я даже подумал, что он его специально купил, шоб меня пороть, ей богу! Потому что я не видел, чтобы он его носил.
Каждый раз я старался не плакать. Думал — пусть хоть убивает, а я всё равно не заплачу. А то подумает, что я маленький…
Но какой уж там! Попробуй-ка не поплачь от такого-то! Особенно больно, когда попадало под коленями. Хотя я сам виноват, не стоял ведь на месте то… А с другой стороны, я что памятник что ли? Стоять то? Поди-ка постой, когда в тебя летит такущий ремень!
Но вы не подумайте там плохого. Вообще, папка у меня добрый. Да, строгий. Ну и что ж теперь! Разве бывают отцы не строгие? По мне так, когда отец не строгий неправильно это как-то. Вот мама да, она не должна быть строгой.
Да и не так часто он меня бил то. Иногда только. И то, когда не пил.
Когда пил, его обычно дома не было. А через недели две мы с мамой его искали. Но это тоже совсем другая история и её я не буду вам рассказывать, потому что бабушка мне говорила, из дому не надо выносить… мусор. Я так понял она имела ввиду всякое там нехорошее. Ну… когда взрослые ссорятся.
А вот про себя я могу рассказывать, сколь угодно. Хотя лучше этого тоже по многу не делать, она так говорила. Но вот вам всё-таки рассказываю, потому что хочется.
Что я там говорил то? А… спички….
Так вот, спички то я нашёл. Они в котельной лежали, на ведре с углём. Взял их, значит, и выбежал из дому в сторону леса и поляны, за которой была свалка. Там можно было найти свинец, точнее аккумуляторы в которых свинец, ну… про которые я вам уже рассказывал.
А спички мне нужны, шоб костёр разжечь… чтобы там свинец расплавить.
Только вот не знамо зачем, но мне взбрендило подойти к стогу сена.
Всегда он меня манил почему-то. Как магнит. Чесслово! Огромный такой! Ещё бы — бабушка его всё лето собирала. Я даже как-то с ней однажды пошёл. Она мне конечно говорила в тот раз, мол, далёко и тяжко будет, но я не слушал.
Это было рано утром. Ещё росы разливом было на траве. Часа в четыре. Минут тридцать в одну сторону мы шли. Ей богу! И всё бы ничего, так обратно-то с накошенной травой! Бабушка такую охапку себе собрала, я даже ужаснулся, сказав «бабушка, так она ж тебя сейчас раздавит», а она мне: «Не раздавит, милок, не впервой чать…».
Дурдом. Ага.
Так и шли. Я конечно тайком посматривал, не переломиться бабушка то… Уж больно я боялся. Она у меня ведь такая маааленькая была, хрупенькая. Она рассказывала, что войну сильно голодала. Вот я и подумал, что с тех пор никак откушаться не могёт. Только ей этого не говорил. Не хотел расстраивать. Во как бывает то. А уже рядом с такою охапкаю её и не видать было. Страх просто. Чесслово!
Я конечно, тоже что-то там взял. Немного совсем. Ох и умаялся. И всю дорогу не мог понять, откуда у бабушки столько сил то? Она лишь два раза присела.
Вот из таких охапок и состоял этот стог. Уж не знаю сколько там их было. Сам то он выше дома был. Ей богу! По длине моих шагов восемь — десять, как минимум и по ширине шагов четыре. Вот сами и рассудите, сколько там охапок то было. Уйма!
А ещё мне шибко запах возле стога нравился. Я прям подходил так, носом, значит, уткнусь в него, и вдыхал полной грудью. Наверно, кто проходил, думали дурачок какой-то. А мне нравилось. Как вздохну – сразу хорошо так становится, словно вкусного чего поел и даже вкуснее…
Стог стоял напротив бабушкиного дома. Не знаю сколько между ними метров, но моих шагов шесть раз по десять, наверно, будет.
Если смотреть от дома, то в начале была канава, потом дорога, маленькая и без асфальта конечно, потом маленький пруд.
Его дядя Коля, брат папы, ещё глубже вырыл, когда из Оленегорска приезжал. Бабушка и тётя Наташа там воду для поливки огорода брали, да бельё иногда полоскали. А дядя Коля экскаваторщиком был, поэтому и вырыл.
После пруда как раз тот стог и стоял, а за ним в десяти моих шагах то лес начинался.
Подошёл я, значит, к стогу то. Подышал, как обычно, уткнувшись.
Думаю, интересно, а что будет если зажжённую спичку поднести к стогу? Ага.
Зажёг, значит, спичку то, подношу, а она возьми и потухни. Вроде и ветра то не было. Ей богу! В то же время — интересно же, что такое? Почему потухла? Я взял потома две спички, зажег, поднёс, а они опять, возьми и потухни.
Тут уж я совсем удивился. Чудеса да и только.
Я вот как рассудил — думаю, если зажжётся, я быстренько это место из стога выдерну и растопчу. Делов то. Огня я не боялся совсем. Чесслово!
В следующий раз я зажёг одновременно три спички, поднёс и, вы не поверите — они опять стухли! Как будто их намеренно кто-то как на горячий чай дул.
А потом прям помутнение какое-то…
Тогда то я и достал сразу пять спичек, зажёг, значит, поднёс, а дальше огонь с этих спичек стал сам по себе! Ей богу! И резко улетел куда-то вглубь стога сена. Может сам стог его, этот огонь то засосал, уж не знаю. Я понял одно — случилось что-то очень страшное.
Понял я это ещё и потому, что в глубине начало сильно гудеть и разгораться. Конечно, я начал очень быстро откапывать этот огонь, пока он не большой, шоб достать оттуда и растоптать, как хотел. Но куда уж там! Он за несколько секунд превратился в монстра.
И я растерялся.
Конечно, правильнее было тут же бежать звать бабушку и всех на помощь — тушить. Но я струсил.
Подумал, а что если я сейчас ушмыгну в лес? Меня ведь тогда никто не заметит? Ведь я стоял между стогом и тем леском.
Так я и сделал.
А потом стоял и смотрел на этот стог то. Из лесу.
Гад.
Стою значит. Реву. В груди жжёт. Всё равно не иду.
А потом гляжу, что кто-то дым-то заприметил, и давай всех зазывать то. Из домов там все повыбегали, и дядя Хреня, сосед бабушки и бабушка. Даже кто-то из цыган вроде выбежал, которые жили тоже рядом. Полно народу было и понятное дело — все с вёдрами.
В это время огня-то ещё не было, зато дым шёл добротно.
А я ревел. Спрятался подальше, стоял, смотрел и ревел. В себя. Чтоб не слышно.
Но от этого было только хуже. Думал меня сейчас разорвёт от злобы на себя или наоборот, раздавит. А я и радовался, что так будет. Я ненавидел себя.
Подошёл к берёзе, которая стояла рядом и начал бить туда. Головой. Ага. Так, шоб со всей силы. Хотелось убиться.
Потом не выдержал и побежал.
Нет, не туда где тушили, в другую сторону.
Через какое-то время я уже бежал и ревел во весь голос. Чтобы меня даже на небе услышали. Бабушка говорила что Бог есть, и он скорее всего где-то там, и что ему нужно обязательно молиться.
Я над ней немножко посмеивался, про себя. Думал, кому молиться то? Зачем? Ведь его никто не видел в живую то даже. Странно… Потому я и не молился никогда.
То ли дело в это раз! Ох уж я и молился! Да как молился то! Натурально вопил! Наверно, если бы меня резали я бы и то так не ревел. Ага. Мне даже казалось весь лес вместе со мной это делает.
Не знаю уж сколько я так бежал, но в конце концов я упал. Тогда-то я понял, что бежать и реветь раз в десять тяжелее, чем просто бежать. Чесслово!
И мне стало не то, чтобы легче… просто нечем было реветь-то. А в груди…, как даже сказать то не знаю… словно угли тлели что ли. И в горле жгло… Обычно так жгёт, когда простыл. И пить ещё хотелось жутко.
В этот момент пошёл дождь. Да не просто дождь — натуральный ливень! В Вологде такие частенько бывали. Как из ведра. Правда земля всю воду как губка вбирала в себя.
Встав и осмотревшись, я понял, что не знаю, где нахожусь. Пошёл, куда глаза глядят.
Страха не было. Ей богу. Думаю, если потеряюсь и умру, то и хорошо. И поделом.
Потому, когда уже стало темнеть, я на какую-то тропинку вышел, а она меня вывела к знакомой полянке. Мы как-то сюда с бабушкой ходили по грибы вроде.
И знаете что, я даже как-то расстроился. Думаю, как сейчас бабушке то в глаза смотреть буду? Ведь я ж со стыда помру тут же.
Бабушка скорее всего от меня откажется, думал я. Да и родители тоже. Я бы вот, например, отказался от такого гада. Чессслово! Сказал бы: Гоните его вон! Негоже ему среди людей то находится! Вот прямо так и сказал бы.
Но я всё-таки пошёл в сторону дома. Точнее, ноги мои пошли. Хотелось пить и есть. И мне почему-то показалось, что бабушка будет переживать.
Потом я вспомнил, что меня то никто не видел. И скорее всего бабушка даже не в курсе, что это я поджёг! Значит я просто не буду говорить ей и всё. И пусть это останется со мной. Да, не легко, но всяко лучше, чем выслушивать чьи-то наказания.
И решил, что не буду говорить и будь, что будет.
Конечно, я виноват, но кому будет легче, если я скажу? Если я извинюсь перед бабушкой, разве от этого ей будет легче?
В потёмках я увидел, что стога уже не было. Его обгорелые остатки были разбросаны вокруг пруда. В груди опять сжало. Я не мог ничего с этим поделать.
Бабушка меня встретила с зарёванным лицом. И долго расспрашивала где я так долго был, откуда ссадины на голове, почему порвана одежда…
Я, сказал, что немного заблудился и убегал от бандитов.
Соврал, конечно. Стало ещё противнее.
По её поведению я понял, что она ничего не знала. Что ей неизвестно, кто поджёг стог сена. Я даже обнаглел и спросил у неё, что со стогом на улице. А она в ответ сказала, что он почему-то загорелся.
У меня даже как-то отлегло. Она, значит, ничего не знала.
В ту ночь я просыпался несколько раз. Гнилостное чувство в груди не пропадало. Чушь ещё какая-то снилась.
Утром я встал раньше обычного. Даже бабушка удивилась: «Ромушка, что ты так ранёхонько то встал то… поди поспи ещё…»
Ромушка… Я уже не Ромушка вовсе. А натуральный гад, подумал я, а сам ответил «неохото что-то ба…». По правде сказать, я даже и есть не хотел…
«Интересно, что же это было во мне такое? Что со мной такое творилося? Не уж то это была душа моя, про которую бабушка так часто вспоминала», — размышлял я. «Или может совесть? Но с другой стороны мама мне много раз говорила, что я без совестный. Значит у меня её нет…»
Скажу как на духу — паршиво мне было. Ой и паршиво! Думаю сейчас умоюсь, соберусь с силушкой то и все выложу ей. Вот прям всё как есть! Без утайки! Повинюсь значит. А там уж будь, что будет. Пусть отказывается от меня! И родители тоже. Зато не будет у меня грудь так разрывать то. Уж больше нестерпимо было. Чессслово!
После того, как умылся я вышел во двор и увидел дядю Хреню, соседа. Он возился возле своего сарая.
Я конечно же подошёл к нему, поздоровался, а он в ответ промолчал и как-то шибко зло посмотрел на меня.
А дед этот, чтобы вы понимали, был ко мне всегда очень добрый. Не раз для меня бабушке цельный литр банки мёда передавал. Ага. Бабушка говорила, что он меня очень любит и что он так любовь ко мне проявлял мёд то давая.
Он спросил со злющими глазами то: «Не синего ли цвета ваш зад, товарищ!?». Я сказал, что нет. Он сказал, что напрасно. «Значит не послушала меня бабка твоя, говорил я ей, шоб она тебе дёру дала основательно! Так шоб на всю жизнь запомнил!», — говорил он.
И тут я всё понял.
Бабушка все знала. Она это специально… утаила…
Я резко отвернулся и пошёл в сторону пруда. Точнее нет, не я, ноги опять сами шли. Иду ещё так, а они подкашиваются, словно чужие. Чесслово!
Лицо заливало, что хоть на ощуп иди, челюсти сжимал так, чтобы раскрошить зубы. Сколько я так стоял и скрипел зубами уж не помню. Да они всё только не крошились.
Конечно, я вернулся в дом. Повинился, как мог. Но всё равно понимал, что это ничего не изменит. Стог то сам не вернётся на место!? Конечно, бабушка меня пожурила, но по доброму и ни капли не накричала.
Не заслуживал я такого отношения. Чессслово!
Когда батька то по осени через месяц за мной из Мурманска приехал, я сразу в угол то встал, думал, что хоть он меня отпорет как следует.
А он значит подошёл такой и спрашивает, мол ты зачем тут стоишь то. А я ему и рассказал всё, как на духу. А потом — бей, говорю.
А он нет…
Посмотрел на меня только как-то…, словно что-то увидел там, в глазах то моих. Хлопнул, значит, по плечу то. А рука то у него тяжеленная была, уж поверьте! А мне и не больно вовсе. Тёплое что-то в этом хлопке было.
Садись говорит, за стол, чай будем пить! Ясно помню, как бабушка, которая стояла у плиты тяжко выдохнула в этот момент. И я понял, что она и здесь очень за меня переживала.
Во как.
Замечательно.